ПАСХАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ, НЕ УМЕЩАЮЩАЯСЯ НА СТОЛЕ...

Притча об исходе в третье тысячелетие



Действующие лица:
Режиссёр и драматург - они же:
Адам и Ева;
Парень - их сын (он же - парашютист, подводник, снайпер);
Сукис - старожил;
Шухер Марик - президент фирмы;
Чёрный баба-человек;
Блондинка - иностранная рабочая;
Дама местная;
Дама приезжая (она же – поломойка)
Муж своей жены

Музыка – регтаймы, блюзы Армстронга. В финальной сцене – «Отпусти мой народ»


http://twitter.com/#!/tatianaakhtman/status/10984475391430656



Действие первое.
На чёрном фоне сцены - в центре – большой белый прямоугольник. С противоположных сторон к нему сходятся две тёмные фигуры - они рельефны на белом фоне. Герои озираются, поглядывают на часы, и хотя больше никого вокруг нет, похоже, не желают признавать, что ждут именно друг друга. Наконец, неохотно сближаются, здороваются.

Режиссёр:
Вы - драматург?

Драматург:
Ну, не то чтобы… а Вы - режиссёр?

Режиссёр:
Что поделать… (шумно сморкается) Пишете?

Драматург:
Вроде того…

Режиссёр:
О-хо-хо… пишут, пишут… пушкины…

Драматург (обижается):
А вы-то... сами, ставите?

Режиссёр:
А что? Допустим, да... (вызывающе) в театре…

Доаматург:
Каком?

Режиссёр:
Каком-каком... - большом! Что там, у Вас? Никак, про героический исход? (хмыкает язвительно)

Драматург : (потухшим голосом)
Как Вы догадались?

Режиссёр:
У Вас на лбу написано. Ну, да ладно, всё равно день испорчен - валяйте свою нетленную. Что там, трагедия древнегреческая?

Драматург:
Не… то есть… да - древнееврейская...

Режиссёр:
Очень современно. Вы кто будете - по жизни, так сказать? Чем занимаетесь?

Драматург:
Домохозяйством.

Режиссёр:
А, «кушать подано»… оно и видно: главный герой пьесы - Стол…
Читает: «Почти вся сцена превращена в стол – помост, покрытый белой скатертью, сервированный столовыми приборами пропорциональных размеров, которые используются в действии как мебель. Герои пьесы, сидящие вокруг стола, кажутся маленьким и с трудом достают до его поверхности. Они поднимаются на стол по ходу пьесы. Одни - легко и непринуждённо, другие - неуклюже взбираются, третьи - просят их подсадить или сами, цепляясь, карабкаются по головам»

Стол превращён в сцену... сцена на сцене... театр в театре... (размышляет) ... тут нужна центральная вращающаяся сцена, а... А знаете ли Вы, что в здешних театрах нет вращающихся сцен, и это ещё не всё! (Возбуждается, жестикулирует перед носом собеседницы. Она уворачивается). Вы, должно быть, уверены, что здесь покрытие сцены - из каучука? Как бы не так - невозможно танцевать на пуантах! (отчаянно) Нет вешалки!!!

Драматург: (поражена)
Нет вешалки?

Режиссёр: (сокрушенно)
Нет... театр не может начаться…

Драматург:
Ужас! Впрочем, если слегка подкрасить... там приоткрыть, здесь прикрыть... (увлекается) немного музыки, зажечь свечи, капельку вина, то выйдет совсем неплохо. (Звучит блюз...) Ведь всё это (пытается изобразить «это», и её рука очерчивает невнятный иероглиф в воздухе) – только игра: древняя еврейская игра в исход из рабства. Представьте... пасхальная ночь, таинство обряда из Священного Писания: особый порядок слов, церемоний, блюд, стол под белой скатертью... Сыграем?

Режиссёр (недоверчиво слушает):
В свободу? Кто ж позволит? И почему Армстронг?! На что вы намекаете? А?!! Вам не нравятся песни наших композиторов?
Да и публика не придёт - кому охота на себя смотреть...

Драматург:
Публику можно собрать

Режиссёр (оживляется):
Как?

Драматург:
Ну, например, сколотить виселицу на центральной площади, народ сбежится поглазеть, а мы, мол, господа, продолжение в театре - билетики, пожалуйста…

Режиссёр:
В каком-таком театре?

Драматург:
В Большом… Вы ж сказали…

Немая сцена… возвращаются с небес на землю…

Режиссёр:
Героев у вас многовато - актёрам-то платить надо… Считает: Адам и Ева, центральные исходящие, так сказать, беженцы с ребёнком; дама местная - коренная - с сигаретой, чашкой и телефоном…

Драматург:
С пелефоном - и всё это у неё так укоренилось на месте, что не снимается - как части тела.

Режиссёр:
Сукис - проходимец неопределённых лет, старожил, так сказать, - бывалый…

Драматург:
Да, - битый малый, заматерел на пересылках, мол, «мы кровь проливали, а Вы - за колбасой»…

Режиссёр:
Марик Шухер…

Драматург:
Нет - Шухер Марик. Шухер - имя, а Марик - фамилия. Президент по похуданию и потенции, (заискивающе) может играть тот же актёр, что и Сукиса.

Режиссёр
Ага, одна зарплата на две роли... а Вы – ничего: способная. Но здесь слишком много характерных мужских ролей, а мужчины теперь норовят в герои...

Драматург:
Пожалуйста!... пожалуйста!... женщины даже лучше – на всё согласны: Шухер Марик – женщина! Знаете, такая деловая дама с железной хваткой. И «чёрный человек», ну, сами понимаете, что за фигура - тоже женщина – да? Вернее, (увлекается) такая знаете ли... баба из еврейского народа... – чёрный баба-человек - коня остановит! И все-все остальные – тоже - натуральные бабы... Можно и название переделать: «баб...

Режиссёр:
Ну, Вы уж совсем, знаете ли, беспринципная какая-то, прямо как... Шекспир...
«Чёрный баба-человек»... ц-ц-ц… скользкое место... впрочем... Вы деньги клянчить умеете?

Драматург:
Не пробовала…

Режиссёр:
Придётся - вид у Вас подходящий! Кто там ещё у Вас: ...блондинка - иностранная рабочая: грудь, бёдра, глазки; ...дама приезжая: светлые кудельки, оборочки ... муж своей жены (в берете): прирождённая шестёрка...

Драматург (перебивает)
Этот, «в берете» – такая баба... ужас... (не может остановиться) все – бабы, особенно, мужики...

Режиссёр (молча отмахивается и продолжает читать):
...новенькие – восходящие - только припёрлись, а уже, мол, здрасте, а вот и мы - любите нас... (отвлекается от текста и говорит всё более возбуждённо) актёры погорелого театра: без-году-неделя, ни-бэ-ни-мэ, ни бум-бум, а права качают…

Драматург
А старенькие? - сунули голову в песок и думают, что их не найдут... Как бы не так... (делает магические пассы): раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…

Режиссёр и драматург сбрасывают балахоны, оказываясь в тёмных трико, на женщине символическая юбка). Теперь они - Адам и Ева. Из боковых кулис к белому прямоугольнику сходятся все персонажи пьесы и ставят его горизонтально - на невысокий помост: сцена на сцене. Итак, в центре - стол под белой скатертью, вокруг которого действующие лица усаживаются, "восходя" на него, согласно своим ролям в сценарии... Тёмные костюмы скрывают героев за пределами "стола", и проявляют их, когда персонажи поднимаются на него. Чёрные костюмы становятся цветным по ходу пьесы: герои «проявляются» вместе со своими характерами.


Действие второе.
Сцена первая.
Блюз.. На белую сцену выходят Адам и Ева. Садятся спинами друг к другу и отчуждённо замирают. Музыка обрывается.

Ева:
Адам, мы уезжаем

Адам молчит..

Ева:
Ты пока оставайся, а… потом… приедешь…

Адам сидит неподвижно, опершись локтями на колени и сжав голову руками:
Ты всё разрушаешь - всё, что было нашей жизнью…

Ева:
Это не я… Бедный, у тебя майка совсем выцвела и порвалась… Не я разрушаю: просто… наш мирок обветшал… распадается… - сам по себе - по порядку вещей…

Адам:
Ева!

Ева:
Ради бога, Адам, это не я развела огонь на Везувии, и, пожалуйста, нет больше сил для древних трагедий… прошу тебя… Кто-то сказал, что с прошлым нужно расставаться, смеясь.

Адам:
Хорошо, моя жена и дети бегут куда-то, а я остаюсь в драной майке - со смеху можно… помереть.

Ева:
Потом ты приедешь…

Адам:
После жизни?

Ева:
Как ты не видишь, что мы прячемся в бутафорном мире, а настоящая жизнь - там - за его пределами. Помнишь, есть такие игрушки: стеклянный шар с домиком внутри, падает снежок - прелесть: так уютно… И хочется верить, что шарик вечен, но я уже не верю…

Адам:
Значит всё, что есть у нас - иллюзия, а там, где у нас ничего нет, даже стола - там истина?…

Ева:
Не знаю... В нашей стекляшке все - душевнобольные, даже вещи... они какие-то не настоящие, словно их тоже покинули смыслы - у неё становится хитроватый вид, свойственный сумасшедшим: “Вот розмарин, это для воспоминания; прошу вас, милый, помните; а вот троицын цвет, это для дум.” - берёт случайные вещи, протягивая их мужу…

Адам испуганный:
Ева!

Ева приняла нормальный вид:
У вещей есть свой порядок - порядок вещей, а у людей - другой порядок: и он нарушен… Представь, что стеклянный шарик разбивается, и можно, конечно, взять в руки вещицу - из тех, что были в нём... столик, например, - он невредим, но… лежит на ладони бессмысленным сооружением - со скатёркой и вазочкой: исчезло очарование похожести на правду - умер игрушечный порядок… Чего ты ждёшь, чтобы убедиться в истине? Хочешь сам лечь на чью-то чужую ладонь?

Адам:
С тобой - да!

Ева:
И я согласна: “не быть, уснуть, и видеть сны, быть может…” - откидывается на спину, а затем, перекатившись к мужу, сворачивается вокруг него, замирая на мгновенье, но тут же, опомнившись, говорит тревожно - А дети? Наплодили грешников. Как теперь… не быть?

Адам:
О Господи! - стол дрогнул, герои пытаются удержать равновесие: Порядок вещей, порядок людей…

Ева:
Должен быть ещё какоё-то порядок - над вещами, людьми - божий… или мой…

Адам:
Порядок Евы?

Ева:
Да.

Адам:
Ты не хочешь быть вещью?

Ева:
Хочу. Хочу лежать на чьей-то доброй ладони - с тобой (прижимается к нему) Так хорошо (ласкается)… Хозяин - умный, сильный… (отстраняется)… Да где такого взять - с тех пор как, помнишь, Он выгнал нас…

Адам:
Ева, тогда ты тоже говорила мне, что наш мирок - не настоящий, что истина, кажется, - в яблоке… Я уже однажды поверил тебе

Ева:
Тебе всегда хочется верить кому-нибудь - ты слишком доверчив. Твой порядок - простодушие? Когда мужчина – просто душка, то женщине приходится быть фурией - начинает энергично двигать вещи на столе, букет валится, увлекая бокал, стол сотрясается. Ева, удерживая равновесие, обнимает Адама, и они замирают среди разбросанных вещей.

Адам:
Мне страшно…

Ева
Страшно? Страх…

Сцена вторая.

На стол энергично взбирается Сукис - мужчина неопределённых лет с лицом и животиком, похожими на кукиш.

Сукис:
Нет, это никуда не годится. Что за текст? О чём эти двое? Что за дурацкие диалоги? Стеклянный шарик? Ну хорошо, я - умный - догадался: да, есть такая игрушка, если её трахнуть... тряхнуть... то начинают плавать рыбки и водоросли колышутся - очень красиво. Допустим, что я - умный - понял, но публика не поймёт! И потом, где действие? Сидят на постели и не действуют - публика не поймёт!!! Все ждут, когда кончится ля-ля и начнётся действие (показывает вульгарно) А?

Адам:
Вы кто?

Сукис:
Я – Бен Сукис. Можно просто Сукис. Я внимательнейшим образом прослушал ваши диалоги и крайне разочарован. Мне сказали, что это пасхальная история об исходе тысячелетия – к юбилею, так сказать, к началу Новой Эры. Но я ещё ни одного слова не слышал о героическом народе и тому подобное! Я был готов к критике недостатков - отчасти справедливой, замечу, но персонажи говорят только о себе - своих страхах и прочей ерунде, не имеющей отношения к теме. И потом, простите, мне сказали, что название пьесы: “Пасхальная история, не умещающаяся на столе”. Где тут стол? Я не вижу стола! Должен быть стол, а его нет! Я - умный - не вижу, а публика - дура…? А?

На сцену карабкается - её подсаживают – мужеподобная женщина, одетая в чёрное, в парике и кроссовках – чёрный баба-человек.

Чёрный баба-человек (обращается к Адаму и Еве):
Семейство Страх? - очень хорошо: моя двоюродная тётя была замужем за портным по фамилии Страх, и у них было двадцать пять детей. А Вы, Бен Сукис, - Сукис по маме?

Сукис (заискивающе):
И по папе, и по маме. У меня с этим - (делает вульгарный жест) - всё в порядке.

Чёрный баба-человек усаживается в центре, достаёт из сумки парики, шляпки, чулки, кроссовки и начинает активно торговать, приставая к героям. Ева пытается улизнуть...

Адам вяло сопротивляясь, обращается к Сукису:
Понимаете, тут важно понять, что “исход” - явление глубоко личное… Видите-ли, “исход” - это не просто “Бег” - не физическое перемещение в толпе, в пространстве и времени: из одной страны - в другую, из десятого века - в двадцатый, из русских - в евреи или наоборот… Исход - это движение души Человека - из страхов… из чужого порядка - вещей ли, людей - в свой - Евин, например…

Ева:
Только не в мой, пожалуйста…

Адам:
Это для примера, конечно, Сукису - Сукисово…

Сукис:
Прошу не выражаться при дамах. Я-то всё понимаю… но публика… Представьте, что билет купил, скажем, Рабинович, который за эту страну кровь, так сказать, проливал, и теперь ему, сами понимаете, обидно, что он платит налоги, а эта ваша Ева спать, то есть, знать героического Рабиновича не хочет: занята чёрт знает чем - исходом каким-то личным… евиным (кривляется)… видите-ли, сукису – и не евино...

Ева сосредоточена на себе:
Цветы и бабочки…зелёные лужайки… львы, томные от неги куропатки - всё в утопическом экстазе небытья, шарманки механической фигурки, заведенные мастерской рукой …

Сукис показывает на неё с досадой:
Вот-вот - какой цинизм: “зелёные лужайки”... Где патриотизм? Кто будет Рабиновичу давать?… должное... Ну, думаете, ему не обидно? Он проливал, он - то-сё, а она, видите-ли, “Цветы и бабочки, львы, куропатки” - Рабиновича даже в списке нет! Какой эгоизм! Кого приходится греть на груди, и сколько это стоит? Ну, как это отражено в вашей пьесе? Где правда жизни?

Ева собирает вещи - берёт бутафорские бокалы, вкладывает в них салфетки, постепенно входя в состояние хитроватого безумия:
Говорит она ему: “Ты ведь обещал
в жёны взять меня,
когда на постели смял”…

Сукис:
И это, по вашему, драматургия? До сих пор ни одного убийства! Стыд и срам! Ведь могут увидеть дети... кого мы воспитаем на свою голову? Ладно, дарю шедевр, молодой человек - просто из любви к молодёжи - подходит, обнимает, хочет поцеловать, Адам опасливо отодвигается - Потом рассчитаемся: проценты плюс индекс.
Слушайте и учитесь: нетленка! - вещает - Сын моего знакомого - блестящий молодой человек, парашютист, Аполлон, Давид… гениев - по колено…

На стол на парашюте спускается супермен - армейские знаки подчёркнуто огромные. По мере рассказа Сукиса парашютист и блондинка разыгрывают пантомиму по сценарию Сукиса

Сукис:
Представьте, боевой парень - чистая душа - хрусталь - идёт в свой законный отпуск прогуляться по набережной. Садится за столик выпить кофе, закуривает - знаете… такие (парень вытаскивает сигарету, размером со шланг): самые дорогие - ну, понимаете, парашютист…. И тут, смотрит: богиня - лён и васильки: грудь, бёдра, талия, ноги, руки, шейка (загибает пальцы - пересчитывает - остался лишний палец - вспоминает) глазки… Ну, ясно, брильянтовая душа - святое дело - всё… воспарило (жест), а девка эта - цок-цок-верть-верть - подходит и просит закурить. Парашютист - ха! - даёт ей всю пачку, а она ему: “Я стою две пачки”… Ай! - какой жестокий удар по чистой душе, по хрустальным помыслам!!!!”

Парашютист дёргается как от пули, бьётся, запутывается в парашюте, падает со стола, скатывается под него, блондинка вульгарно торжествует, развратно усаживаясь на краю стола… Сукис “снимает её” и они спускаются вниз..

Сцена третья

Ева с интересом:
Господи, какой кошмар… Неужели... всего две пачки сигарет?…

Адам удивлённо поворачивается к ней, внимательно наблюдает:
Ева, что ты укладываешь? Брось, зачем тебе эти туфли? Там - почти Африка - никто не ходит на каблуках. Лучше возьми мой пробковый шлем, что подарил Лёва.

Ева: продолжает собираться, ворчит
Как же… две пачки сигарет…

Адам:
Интересно, почём там пачка сигарет… в конвертируемой… (тоскливо)… Знаешь, там ничего нет... там, куда ты зовёшь меня. Помнится, там - пустыня: я почти уверен, словно уже был там… когда-то.. - до этих тысячелетий… и ты была - помнишь? Мы погибли в ней, но не сразу - годы мучений… Остался страх: я боюсь…чего-то, что больше смерти… боюсь тебя…

Ева:
Меня?

Адам:
Ну да… всё что угодно - ничего не боюсь: я ведь могу спать на земле, поверь, голодать, драться, терпеть боль… но ты: так было страшно - тогда - помнишь? - когда ты легла прямо на раскалённые камни и сказала, что больше не можешь идти, и просила прикончить тебя. Сказала, что я должен это сделать - раз я твой муж… Помнишь?

Ева:
Да, помню… - ты заплакал тогда… Я придумала тогда тебя - для себя… Ты был в центре моей вселенной - муж мой - как… Бог… - мне нужна была вера, и я поверила в тебя... Но… тебе нравилось: ты согласился?… Помнишь, ты сказал: «Не бойся - ничего не бойся со мной - верь мне.» Помнишь?

Адам:
Да, прости… Но ты хотела услышать эти слова - требовала их от меня, и я произнёс их: я был готов сделать всё, что ты хочешь… Я не знал, что нельзя… быть Богом…- даже для женщины, которую любишь: не по силам… И, не справился: не сумел быть для тебя всем… А потом испугался, что ты почувствуешь: поймёшь мою слабость… ограниченность... и не простишь: подумаешь, что я обманул тебя…

Ева:
И ты стал бояться меня… Я перенесла свой страх - перед жизнью - на тебя, но… он вернулся ко мне - твоим страхом …

Адам:
Круг замкнулся

Ева:
И мы оказались в стекляшке…
Как любимого узнать среди всех в толпе…
по улыбке, кошельку, посоху в руке…

Адам:
Мне не нравятся твои песенки… - зачем ты приплетаешь чужое безумие?

Ева:
Разве безумие бывает своим? Своим бывает ум, а безумие - всегда чужое - захватывает душу и губит… Адам, я ухожу

Адам:
Куда?

Ева:
Туда (неопределённый жест) - к себе.

Адам:
В одиночество? Оно - пустыня: раскалённые камни… Ты уже не сумела однажды…

Ева:
Пустыня… пустота… ноль, но ноль, тяготеющий к плюсу, если… Знаешь, нужно, на всякий случай, взять всё необходимое, как на необитаемый остров: спички, соль, (суетливо собирается) кофе побольше или… чай, сухари, аспирин, одеяла, стаканы, чайник…

Адам:
Электрический?

Ева:
Ну да…

Адам тоскливо:
И электричество?

Ева:
Туфли, твой пробковый шлем, что подарил Лёва…

Адам:
И сигареты… не забудь … пару пачек…

Ева бесцельно перебирает вещи, отходит к краю стола, руки бессильно опущены:


Сцена четвёртая

На стол взбираются люди - суета: носятся с вещами, спрыгивают, забираются, выстраиваются в очередях, толкаются, спорят - шум …Бег! (энергичный темп, джаз)

Диалог первый: Дама и Муж своей жены.

Дама приезжая возбуждена:
Там говяжья печень стоит копейки - просто даром…

Муж своей жены:
Главное язык! Нужно брать язык!

Дама приезжая:
Говяжий?

Муж своей жены:
Иврит.

Дама приезжая :
Нет, иврит там дадут - там погружают в среду… (неопределённо) такую… специальную: и всё происходит само собой - как во сне. У них там дефицит льна, собак и чугуна - везу два десятка скатертей, щенка розового пуделя, чугунную сковороду. Зубной пасты и вилок там тоже нет, ну, и книги, конечно - пятнадцать ящиков. Достоевский, ах! Достоевский - это что-то! Джек Лондона получила по талону за макулатуру - две недели в очереди пересчитывались - ах, не спрашивайте… И картины - у них совсем нет картин: беру медведей, ну, знаете - на дереве с шишками…

Муж своей жены:
У вас Джек Лондон - серый или голубой?

Дама приезжая:
Голубой. Я месяц пересчитывалась в очереди, пока не стали давать голубого. У меня обои в такой цветочек, что серый не подходит.

Муж своей жены:
Жаль, и у меня голубой, а нужен, наоборот, серый: можно было бы поменяться… А! Забыл, моя жена уже сменяла… квартиру - на турецкую куртку, магнитофон... красненький такой... и чёрную “Саламандру” - туфли немецкие... в Одессе купила... на толчке...

Дама приезжая:
Там везде кафель, и люди везут с собой дубовые полы.

Муж своей жены:
Как «полы»?

Дама приезжая:
Люди снимают паркет и везут с собой, так сказать, горстку родной земли - прижимает платочек к глазам - весь вокзал в цветах: рыдали и плакали - сколько добра сделали эти люди - людям: запчасти, билеты, лекарства… Мне - лично: баночку красной икры; век помнить буду! Такие мозги уезжают…

Диалог второй: Сукис и Блондинка

Сукис ведёт под ручку Блондинку, которая смотрит ему в рот:
А КГБэшник этот мне и говорит, мол, получишь вышку…

Блондинка ойкает:
За Сион?

Сукис обнимает её, спуская руку ниже спины:
Конечно, детка, а как же? Гениальное решение - никому в голову не приходило: на подъёмном кране - вжик - вознестись прямо в Иерусалим! Ну, конечно, тюрьмы, ссылки - этапы, так сказать, большой дороги… - на Лубянке, детка, не мальчики… - теснит её к краю стола - ох не мальчики… - исчезают за краем…

Диалог третий: Дама местная и Дама приезжая.

Дама местная - майка с надписями, панталоны с кружевом, золотые цепи и кольца, ленивая поза, хриплый голос - курит и смотрит, как “русская” моет полы. Дама приезжая - тесное платье с оборочками, суетливые движения, робкий голосок, одёргивает юбку, светлые кудельки на голове.

Дама местная:
Ну, хорошо в Израиле?

Дама приезжая с готовностью:
Так хорошо, так хорошо!

Дама местная:
Еда хорошая в Израиле?

Дама приезжая:
Такая хорошая, такая хорошая - молитвенно воздела руки и, чуть не уронив швабру, ускорила движения…

Дама местная:
Там - показывает - помой…

Дама поднимает огромные муляжные предметы, и остервенело дёргает под ними - туда-сюда - шваброй, лицо от старательности становится идиотским.

Дама местная пьёт кофе из огромной чашки, курит, наблюдает:
А в России - плохо?

Дама приезжая
Очень плохо, так плохо…

Дама местная ещё более лениво:
А еда в России есть?

Дама приезжая даже руками замахала от такого предположения:
Нет! Нету в России еды - никакой еды

Дама местная очень довольна, пьёт, дымит, звонит по телефону:
Рути, в России нет еды - поворачивается к Даме: А секс в России есть?

Дама приезжая:
Нет секса - куда там -нетууууу…

Дама местная в телефонную трубку торжественно:
Рути, в России нет секса.


Сцена пятая

Адам и Ева:

Адам:
Ты хотела видеть во мне опору… даже требовала - ты сказала, что ищешь в жизни опору, и я согласился… быть для тебя - всем, чего тебе не хватало - всем: слонами и китами, хозяином и рабом - любой вещью…

Ева:
Вещью - для меня? Да это я - я стала твоей вещью! Иногда мне казалось, что я некий цвет за пределами твоей возможности видеть, и ты пытаешься подмешать меня в свою палитру по мере надобности - недостает тебе зелёного, и ты меня подмешиваешь с зелёными, красного - с красными… Ты требуешь от меня то нежности, то свирепости, расчётливости вместе с безрассудством - тончайших оттенков, которых недостаёт тебе, как … волку - лечебной травы…

Адам(перебивает):
Ты требовала от меня нежности и свирепости, расчётливости и безрассудства… - ты… я… - мы запутались…

Ева:
Запутались… Придумали свой мирок, поверили в него - игрались в жизнь

Адам:
Но в том мире - настоящем, что достался нам - по-судьбе - можно ли было жить иначе? Мы любили… Нельзя было любить? - уйти в монастырь - не плодить грешников…

Ева:
Любили? Что мы знаем о себе? О жизни и о любви? Кто я? От кого мой ребёнок? От хозяина? Раба? Кто он - наш сын? Грешник, изгнанный из стеклянного рая?


Сцена шестая

Сукис:
Опять эти двое всё портят, особенно теперь, когда становится понятно, что эта пьеса - сатира, и нужно только правильно направить перо... против, скажем, так… так… так... Сим – в шатрах Яфета... то есть «под крышей»... арабы – родня… антисемиты - в корне вопроса… Кто виноват???? - А? А! - шлюхи!

обращается к Адаму:

Дружище, кажется твоя жена не знает кто папаша её ребёнка… Советую обратить внимание.

Чёрный баба-человек
Господин Страх, всё ещё хуже - твоя жена не знает, кто мамаша её ребёнка…

Сукис:
Ха-ха: комедия! Как говорится, муж приезжает из командировки, а… хе-хе... Оригинальнейшая драматургия – нетленка! Дарю, как родному, под небольшие проценты плюс индекс. Блестящий сюжет! Значит так, сын моего знакомого - подводник - Аполлон, Давид - всплывает из-под стола Подводник… в маске, ластах, с баллонами и т.п.
Повторяется клоунада между блондинкой и подводником, как в сюжете с парашютистом.

Сукис идёт снять девочку, но, вдруг, останавливается, растерян, тревожно осматривается:
Как любимую узнать среди всех в толпе –
по улыбке, гребешку, цветику в руке…




Действие третье.

На сцене стол под белой скатертью нормальных размеров. Вокруг расположились прежние герои В их костюмах появились цветные детали (чёрным остался только Чёрный баба-человек) Стол накрыт, как для пасхальной трапезы.

Сцена первая

Чёрный баба-человек (закрывает глаза, вытягивает вперёд руки, как в игре в жмурки, произносит считалочку очень многозначительно)
Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать, кто не спрятался - я не виноват, кто за мной стоит, тот в огне горит... я иду…

Дама местная:
Мой дед жил в колониальном Алжире, и у него была куча детей. Все они унесли ноги вместе с французами, кроме дяди-авантюриста, который пропал где-то в Южной Америке, и моего папаши, который - тоже (крутит пальцем у виска) - был поэтом, поэтому завёл нас с мамой в пустыню. И тут папа стал писать автобиографическую поэму “Моисей”, поэтому маме пришлось работать в курятнике.

Сукис:
В нашем НИИ, в Воронеже, где я был инженером, служила чертёжницей хорошенькая девочка - голосок такой, что мёртвый встанет. Говорит, мол, Вы, Сукис - сын оттепели… предвестник свободы... А начальник отдела - хам - подходит и специально при ней размазывает меня по кульману. ..

Дама местная:
Мама говорила, что живёт для детей, а, на самом деле, жила для кур… С тех пор я ненавижу поэтов и все книги…

Сукис:
Сейчас в этом НИИ склад моей фирмы - продукт для похудания, улучшения памяти и потенции. Теперь я - начальник отдела фирмы по улучшению потенции в Воронеже, а тот антисемит, что при девочке меня по кульману размазал - работает там сторожем. Я зла не помню, и когда бываю там… знаете… научные симпозиумы, презентации… всегда даю ему шекель - для них это целое состояние.

Ева:
Однажды соседи сверху - пьяницы - буйствовали всю ночь, а меня ждал тяжёлый день - восемь уроков по расписанию… Я набросила халат, поднялась к их дверям, позвонила: сизый свет, грязный, вонючий подъезд… химера в открывающихся створках двери: рот шевелился беззвучно, но я ясно слышала: ”Ты у меня будешь белугой реветь…”

Дама местная:
От мамы пахло курятником, и мы стыдились её. Нужно было стать бездушным, чтобы не свихнуться, видя её страдания… - и мы… сумели… Она разрушала своим рабством себя и нас - наши души. Зачем позволила так унизить себя? Лучше бы она умерла, чем учить нас низости выживания. (Нервно курит) Я видела её фото в юности… она была похожа на… Русалочку…

Ева:
А утром я надела всё самое лучшее, что было у меня - чёрное кружевное бельё, туфли - шпильки, и минут пять мы с отражением в зеркале молчали, пытаясь совместиться - понимаешь, сынок, я пыталась собрать себя: изгоняла из своей жизни ревущую белугу, в которую превращали меня той ночью. Понимаешь, лестница грязного подъезда, я бегу-бегу, задыхаясь, - куда-то - и это не сон, потому что меня вырвали из сна - бегу, превращаясь в ревущую белугу, обрастая чёрной чешуёй... холодная тяжелая рыбина - чужая жизнь - я не могла так больше, понимаешь - это слишком...

Сын (парашютист, подводник):
Да, мама, у тебя была трудная жизнь... я знаю… Поверь, я хочу пожалеть тебя, но не могу - я пробовал, мама, - не могу - не знаю, почему, но не могу - наверное, я бесчувственный - бесчувственная скотина, мама, я - злодей, и у меня каменное сердце, мама...

Ева:
А однажды, когда я работала на заводе... вдруг, испугалась, что меня уже нет... понимаешь - нет совсем: что я - давно уже не я…. И тогда я пошла в единственное место, где можно было закрыть за собой дверь - в туалет - метровый грязный кубик... Расстегнула платье и стала трогать - водить пальцем по плечам, груди, удивляясь их гладкости и теплу... в этом железобетонном аду...

Сын:
Не плачь, мама...

Ева:
Хорошо, но я... не могла прекратить этот бег... вот, одела чёрное кружево, чтобы обозначить себя - проверить... есть ли я ещё, могу ли... зайти к тебе - маленькому, не испугав... ты не помнишь меня?

Сын:
Нет... я не помню... только фото и твои рассказы... мне кажется иногда, что и меня нет, мама, иногда мне кажется, что я живу не в своей жизни, а в чужой: твоей, случайных встречных... У меня не хватает сил для себя самого. Отпусти меня, мама… Наверное, вы - трагическое поколение, мама, но нет сил сочувствовать - переживать вашу жизнь… вместо своей… Вы видите в нас свой эпилог - это жестоко, мама! Нужно было жить свою жизнь - быть счастливым в своей жизни - самому, а не “для детей” - не плодить грешников…чтобы было кому лгать…

Ева:
Что было бы с Русалочкой, если бы создатель не был милосерден, превратив её в морскую пену. Ради любви к человеку она отказалась от своего дара и свободы. Что, если бы принц женился на ней? ….Она родила бы ребёнка и молча ковыляла бы за ним, страдая, до самой смерти? Должно быть, сын был бы в досаде и раздражении от её убожества, нажил бы язву желудка или стал хамом... Или нет, она писала бы ему письма, мол, у меня был такой чудный голос, горы жемчуга, тонны бирюзовой воды... - я отдала их тебе... “Где они?”- спрашивал бы он в обиде...


Сцена вторая
Те же…

Сукис:
Господа, раз уж мы так хорошо сидим, так сказать, на презентации исхода из рабства, предлагаю вашему вниманию продукт всех времён и народов (кричит как шоумен): “Манна небесная!!!!”

Действие за столом превращается в свирепую клоунаду “Презентация продукта”.

Сукис:
Наш президент - Шухерррр Марррик!!!! ( Все экзальтированно аплодируют).

Шухер Марик (гиперактивная дама):
Друзья, для вас я просто - Шухер! Каждый из вас может прийти ко мне в три часа ночи и выпить стаканчик - ха-ха - “манны небесной”, но боюсь, что - ха-ха - после пары чашек вы не станете приходить ко мне ночью, потому что, вас не отпустят ваши - ха-ха - жёёёёны!!!

Все аплодируют, хохочут…

Шухер Марик:
Так я могу - ха-ха - остаться без работы, но (торжественно) клянусь: ваше счастье мне дороже своего! Почему? Да потому, что Шухерррр вас… (ликующе ) ЛЮБИТ!

Шквал энтузиазма.

Шухер Марик:
У Шухера за вас болит сердце! Вы мне - как дети, а я вам - как мама, мы - одна семья. (Утирает слёзы умиления.) Идише–мамочка всем принесёт в клювике... Да здравствует Манна Небесная!!!

(Выстреливает из хлопушки, и все кидаются на колени и ползают, собирая конфетти)

Сукис: (вопит)
Шухер!!!

Шухер Марик:
Наша фирма гарррантирует благополучный исход из всего - для всех... Сорок лет сытости... сто процентов выживания... Шухер вас любит.


Сцена третья.

Луч освещает сегмент стола с тремя стульями. Адам и Ева. Входит сын – в солдатской форме, с автоматом и огромной сумкой. Садится устало...

Ева:
Адам, идём разберём вещи, надо стирать, сегодня плохо сохнет...

Родители склоняются над сумкой, перебирают вещи. Адам вытаскивает из карманов солдатских брюк измятый и грязный конверт - протягивает его Еве:

Адам:
Ева, твоё письмо – оно не распечатано…

Ева:
Сынок, ты не прочёл моё письмо

Сын:
Я не мог, мама - было очень тяжело

Ева:
Я понимаю, но ты должен… Там были стихи: «Не на равных играют с волками егеря - но не дрогнет рука, - оградив нам свободу флажками, бьют уверенно - наверняка. Волк не может нарушить традиций, - видно в детстве - слепые щенки - мы волчата, сосали волчицу и всосали - нельзя за флажки!»

Сын:
Было очень трудно, мама, мы бежали десятки километров ночью, без дороги, и те, которые падали, уже не могли встать. Там нельзя думать, мама, только довериться… чутью зверя, что рвётся к жизни… я не знал, что сумею так…

Ева:
Не знал… понимаю, только, нельзя… без слова… пойми - волк бежит вдоль круга из красных флажков, и не может выбраться на свободу… - и так вечно… он не слышит слово: гордый, сильный зверь не может вырваться за пределы чужого круга, и любой подонок владеет им… Это ужасно, что я говорю… прости… жестоко… Но это не моя жестокость, сын - это жёсткость правил игры, под названием «жизнь»… Я должна…. ты должен… быть… понимаешь?

Сын:
Я не могу, мама, я устал. Если я буду думать теперь, то не выживу

Ева:
Но если ты не думаешь, то не живёшь… человеком. Это нормально, знаешь, даже красиво… (Музыка) - слышишь?: “Никто не разорвёт круг противоречия выживания и осознания - никто не сделает зверя человеком, если у него самого не хватит сил…» Ну? Разве не хорошо звучит? Разве это плохая игра, и ты - не азартный игрок? Что может сравниться с красотой игры по закону, который был в начале?…

Сын:
Да, мама, действительно красиво… мне нравится… я подумаю…

Адам с неловкостью берёт в руки автомат:
Лучше бы я - я бы смог...

Ева:
Да, лучше бы ты, но это уже случилось с нашим сыном. Ты должен покаяться.

Адам :
В чём?

Ева :
Ты ел кислый виноград.

Адам:
Я не знал…

Ева:
Ты не хотел знать. Помнишь, тогда, когда мы слушали музыку, и, казалось, что - вот-вот - можно понять…. - ты отвернулся….

Адам :
Не помню…

Ева:
Должен вспомнить, посмотри, у сына уже автомат в руках…. должен вспомнить - покаяться…

Адам:
Ева, это безумие…

Ева:
Нет, это тогда мы были безумны… Каюсь, я думала, что всё это происходит не со мной - что это… чужая - не моя - жизнь, а я – настоящая - Русалочка… Офелия… пусть, даже, Ревущая Белуга…- трагическая рыба, несущаяся в сизом свете - только не то, что было на самом деле - рабыня, бездарно выживающая в кривых зеркалах… - я развращала души детей…

Адам (мучительно вспоминает):
Родители и все вокруг… жили нехотя - с трудом, жалуясь и охая, волочили свои судьбы по невзгодам. Невзгодами было всё, что требовало жизненных сил - работа и еда, рождение и смерть, и, даже, само дыхание и биение сердца: “Только бы не было хуже”… Но, знаешь, иногда мне казалось, что такой образ жизни был… камуфляжем - вроде окраски армейской формы, а сами они - по-снайперски - расстреливали всех, кто мешал им выживать. Даже своих детей - мы были беззащитней всех.

Ева:
Зачем ты не ушёл в монастырь?

Адам:
Ушел… - в “Храм науки”… Долгие годы жил только в “физике”…

Ева:
Приятное местечко, уж, получше, чем кухня и пелёнки…

Адам:
Зачем ты не ушла в монастырь? Ты соблазнила меня!

Ева:
Мои родители выживали агрессивно, то ли цепляясь, то ли выталкивая друг друга из общей жизни - как кукушата - с жестокостью инстинкта, и называли эту суету - “умением жить”. Что происходит с душой, когда тело выживает - в замкнутом круге?… Превращается в… цепляющуюся за штанину ли, собачью шерсть… колючку… И, вот, у сына в руках… автомат, и нужно мыслить точно… или случится непоправимое - убийство... (мечется) Адам, у нас мало времени. Сорок лет?… У нас нет сорока лет - нужно сейчас...

Сцена четвёртая

То же застолье. Темнота скрывает сидящих. Круг света по-очереди останавливается на каждом из героев, который поднимает бокал и произносит свой монолог, как тост. В костюмах персонажей, кроме «чёрной бабы-человека», много цветных деталей, Адам и Ева – в светлой, почти белой одежде (остаются в ней до конца пьесы).

Чёрный баба- человек:
На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… ты кто такой? (подозрительно) Говори поскорей, не задерживай добрых людей (грозит пальцем)

Дама приезжая:
Меня предупреждали, что нужно брать язык, и я его взяла - могу вам показать - очень красивый (показывает язык), но… оказывается… здесь это не дефицит - язык есть у всех, приблизительно с двух лет, а дальше - никто не предупреждал - надо что-то ещё и думать? (разводит руками). Я мыла пол у одного профессора, так у него есть двадцать языков. Шутка ли - двадцать языков на одну голову, так он уже может в неё больше ничего не брать!!! Его и так показывают за деньги на учёных симпозиумах – хватает и на хлеб, и на масло... А мне лучше заткнуться, что я и делаю - пьёт лихо бокал.

Муж своей жены:
Моя жена – «там» - продала трёхкомнатную квартиру и купила туфли, но они разлезлись от первого дождя. А теперь жена – «здесь» - купила трёхкомнатную квартиру и получила в подарок посудомоечную машину. Деньги взяла (разводит руками в изумлении)… в банке - говорят, полмиллиона - век буду помнить… Так что, мы, слава богу, хорошо устроились.

Шухер Марик:
За Манну Небесную! (пьёт, заигрывает с Сукисом) За подъёмный кран! Вж-жик - и в Иерусалим! (пьёт, шатается) “Шухеррр!… (валится под стол)

Дама местная (вместо бокала, лихо поднимает пелефон):
Как поживаешь, Рути? Кто бы мог подумать? Все русские - пьяницы!.

Снайпер:
Я - снайпер, и больше всего на свете люблю свою работу. Обожаю стрелять! - пьёт… обнимает Блондинку.

Блондинка (кокетливо поднимая бокал):
За жизнь!

Сукис (поглядывая на неё с вожделением):
Моя мама мне рассказывала, что ещё её бабушка говаривала: “Шерше ля-фам”, что на нашем означает: «Во всём виноваты шлюхи» - пьёт.

Ева: (выпивает бокал)
Я ухожу…

Адам:
Куда?

Ева: (равнодушно):
Как куда? Сам знаешь - как всегда… нууу, туда … (машет рукой, идёт пошатываясь, как пьяная) ...из рабства… Ну, вас…

Адам: (удерживает её за локоть, взволнованно)
Из рабства уходит не раб, а свободный человек… А ты… ты ещё не освободилась от… этой истории… Ты не дописала…

Ева: (скандальная интонация)
Я? С какой стати? У меня нет сил додумывать всё это! Я - женщина! Я просто хочу…

Голоса присутствующих: (хорошо бы, чтобы в этой сцене персонажи постепенно обесцвечивались, приобретая тёмные тона, сливаясь с чёрным фоном)
Просто женщина - иш какая! Хочет она... А ну, допиши, как положено -
должен быть счастливый конец - сладкий: про молоко с мёдом – нам сказали! (перебивают друг друга)
Хеппи-энд!
Чтоб как в Санта-Барбаре!
Они что, лучше всех? Избранные? Так каждый дурак может… Мы тоже…
Напиши им, чтоб не было войны!
Миру - мир!
Желаем счастья!!!
Здоровья, успехов в работе и личной жизни!
Ура вечной весне!
Даёшь любовь! Секс - он у нас!
Напиши, мол, мы кровь проливали, а они - за колбасой!
Начинается спор, перерастает в потасовку, Адам и Ева присоединяются к общему волнению, размахивают руками, выкрикивают раздражённо:
«Вместе нельзя… пусто… пустыня… стекляшка поломалась…физика… пелёнки… ты меня соблазнила… сам приставал…»
Голоса сливаются в общий шум, перерастают в гул - ропот толпы:
Напиши, чтобы всем нам было хорошо, а самое лучшее - детям!
Не... детям - счастливое будущее!
Не... самое луч...
Чтоб уважали! (отдельные потасовки: "ты меня уважаешь?")
Скандируют: Мы - не рабы! Рабы - не мы!!!
Даёшь третий Храм! И четвёртый! Миру – мир!! Бей!!!

Ропот толпы усиливается музыкой). Парень стреляет из автомата вверх (световые эффекты: гром с молнией) Руки людей взымают, как в мольбе… Внезапно всё стихает, музыка обрывается. Тёмные фигуры замерших людей едва видны на чёрном фоне кулис. Адам и Ева опять одни.

Ева:
Адам... я плохо понимаю, что происходит... что всё это значит?

Адам:
Я не уверен, но, похоже, что всё это – жизнь... Может быть, даже, твоя и моя жизнь... Вот именно, всё это твоя и моя жизнь... настоящая, как ты хотела...

Ева:
Да ну? ...Я хотела? Ты хочешь сказать... Ты уверен?

Адам:
Нет не уверен, но лучшей версии у меня нет... Методом исключения...

Ева:
Исключения чего?

Адам:
Ну, что мы уже умерли и всё, что происходит с нами – ад или даже рай, в который мы так стремились... или чистилище...

Ева:
Жизнь... моя жизнь...
А!!! Так вот что это всё значит! Всё это – моя жизнь? Так бы и сказали!. Мол, всё, что происходит с тобой, – твоя жизнь, и живи себе, милая, пока не померла.

Адам:
Кажется, я уже где-то слышал про жизнь... или читал... мне кто-то уже говорил... Кажется, Ева, это ты мне говорила, мол, выйдем из стекляшки, и там – настоящая жизнь... помнишь?...

Ева:
Нет, я не могла так сказать. Откуда мне было знать? Никогда бы сама догадалась. Слушай, Адам, нужно всем сообщить! Такая новость! Так неожиданно! Кто мог подумать: оказывается, всё это – жизнь! Надо сказать людям, а то они не знают и поэтому cсорятся, дерутся... Ну, разве бы человек стал так плохо вести себя, если бы знал, что всё это - его Жизнь – единственная и неповторимая... самое важное, что может происходить в этом мире? Разве стал бы лгать, мелочиться, подличать...
Нужно срочно сказать сыну. Адам, мы с тобой - преступники! Не сказали сыну, что всё, происходящее с ним – ЕГО ЖИЗНЬ!
Должны были объяснить как только он появился на Свет и закричал в первый раз... Он спросил меня тогда: «Что происходит со мной»? И я обязана была ответить: «Малыш, с тобой происходит Жизнь – твоя жизнь», и мы бы смеялись и плакали вместе... и не стали бы чужими...

Адам:
Ева, наш сын уже, кажется, знает... что-то... Помнишь, он сказал: «Это моя жизнь!» и ушел куда-то...

Ева:
Да, ничего не объяснил... Может быть, все знают, кроме нас? Мы, что, Адам, – дураки? Жить не умеем...

Адам:
Похоже на то...

Ева:
Вот и покаялись...

Звучит Армстронг «Отпусти мой народ»
Адам и Ева садятся спиной друг к другу, отчуждённо замирают. Музыка обрывается...
...

Ева (оживленно обращается к Адаму):
Эй, Адам, как ты там поживаешь, в своей жизни? Привет!

Адам (с радостным облегчением):
Привет, Ева! Слава Богу, не помер ещё... Как поживаешь, Ева?

Ева:
Слава Богу, живу, не померла...
(нерешительно) Эй, Адам, хочешь жить со мной?

Адам:
Да!!!

Ева:
Подумай.
(немного кокетливо) Ведь это твоя жизнь – единственная и неповторимая...

Адам:
Я не могу жить без тебя...

Ева (взволнованно):
Адам, мы уезжаем...


© Татьяна Ахтман